![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
perlovka_blogУлисс
"В день св. Франциска 1986 года начались странные девять месяцев, имеющие с этим святым на редкость мало общего. Чтобы было понятней, отступлю назад. Замечательный переводчик и человек Виктор Хинкис внезапно скончался за несколько лет до этого. Он любил Джойса и переводил "Улисса". [...] Как бы то ни было, Витя его (Джойса - perlovka) любил, а я терпеть не могла - в самом прямом смысле этих слов: не могла читать, становилось худо."
Здесь я процитирую почти полностью текст "Улисс" из книги Трауберг. Квадратные скобки мои, примечания - из книги. Мне кажется, этот кусок дает некоторое представление о стиле ее письма, о религиозности, об отношениях с матерью + это текст о переводе и переводчиках, не очень сложный для восприятия да еще и о переводе такой книги.
"Итак, Витя умер, и доканчивать "Улисса" стал его друг Сергей Хоружий, тоже человек замечательный. К осени 1986-го огромный перевод лежал в "Худлите" рядом с двумя сверхотрицательными отзывами весьма квалифицированных, но не кротких англистов (один из них - Владимир Муравье). Получалось, что большую часть романа, переведенную С.Х., без жесточайшей редактуры печатать нельзя. Переводчики отказывались, один за другим, а я почему-то согласилась. Слово "почему-то" включает отношение к Вите, отношение к Кате* и что-то вроде мазохизма, который я принимала за жертвенность. Мне дали перевод, и я приступила к делу. Георгий Андреевич Анджапаридзе**, услышав об этом, резонно и не без сочувствия сказал мне: "Ну вот, нашлась the дура!".
Непреодолимые трудности начались немедленно. Сводились они к следующему:
хотя меня снабдили ключами и справочниками, я практически не понимала текста;
как говорилось выше, я от него буквально заболела (холециститом).
C.Х. не уступал ни рецензентам, ни моим жалчайшим замечаниям вроде того, что "primrose" - это скорее "палевый", "бледно-желтый", а не "ярко-желтый". Ссылался он на то, что Джойс имел в виду, причем он это знал, а я - нет.
Дожили мы до перехода зимы в весну. Катя подустала, и мы с ней поехали к отцу Александру. Бегая с нами по деревне, обходя старушек (мы ждали), приветливо беседуя с собаками ("Как живешь, Баскервиль?"), отец походя создал классический термин "букет". Так он назвал сочетание свойств, особенно нелюбезных христианству, что-то вроде самолюбия, компенсации и т.п. Мало того, он вывел правило: если "букет" в каком-то деле присутствует, не выйдет ничего. Более бытовых указаний он не дал, и я решила, что надо бросать, а Катя - что надо продолжать.
После этого дожили мы до июля*. Все шло по-прежнему: я пыталась что-то понять и, сверяясь с ключами и отзывами, поправить (совершено зря), С. Х. стоял насмерть, Катя меня подбадривала, на что-то надеясь. [...] редактор "Худлита", с которой я делала испанские книги, позвонила моей маме, решив, я что у нее, если дома меня нет.
Мама, леди железная, к ней относилась очень хорошо за четкость и элегантность; и, не разобравшись, кто англист, кто испанист, строго спросила: "Что вы там делаете с Натали? Она же кончается от вашего Джойса". С. А. (это редактор) удивилась; мама ей все рассказала, заметно подчеркнув мою глупость и сложность ситуации. Тут С. А. удивилась не очень и, кончив разговор, кинулась к заведующей, перед которой выступила уже в роли моей мамы. Заведующая удивилась куда больше: ей и в голову не приходило, что ничего не получается. [...] я узнала, что злосчастный "Улисс" выброшен из худлитовского плана.
Как я давно мечтала, С.Х. отнес его в "Иностранную литературу", там тихо-мирно напечатали, а издательства, обретавшие неожиданную свободу, вкоре выпустили и книгу. С тех пор, насколько я понимаю, она выходила много раз и без всякой правки."
* Екатерина Юрьевна Гениева. Ред.
** Тогда - директор "Худлита". Ред.
* Мой любимый друг Владимир Андреевич Успенский сказал, что если я не оставлю эту работу, он не будет со мной разговаривать, и мы попрощались "до рая".
Посмотрела свой экз. "Улисса" - 1993 год, Перевод Хинкиса и Хоружего, да.
"В день св. Франциска 1986 года начались странные девять месяцев, имеющие с этим святым на редкость мало общего. Чтобы было понятней, отступлю назад. Замечательный переводчик и человек Виктор Хинкис внезапно скончался за несколько лет до этого. Он любил Джойса и переводил "Улисса". [...] Как бы то ни было, Витя его (Джойса - perlovka) любил, а я терпеть не могла - в самом прямом смысле этих слов: не могла читать, становилось худо."
Здесь я процитирую почти полностью текст "Улисс" из книги Трауберг. Квадратные скобки мои, примечания - из книги. Мне кажется, этот кусок дает некоторое представление о стиле ее письма, о религиозности, об отношениях с матерью + это текст о переводе и переводчиках, не очень сложный для восприятия да еще и о переводе такой книги.
"Итак, Витя умер, и доканчивать "Улисса" стал его друг Сергей Хоружий, тоже человек замечательный. К осени 1986-го огромный перевод лежал в "Худлите" рядом с двумя сверхотрицательными отзывами весьма квалифицированных, но не кротких англистов (один из них - Владимир Муравье). Получалось, что большую часть романа, переведенную С.Х., без жесточайшей редактуры печатать нельзя. Переводчики отказывались, один за другим, а я почему-то согласилась. Слово "почему-то" включает отношение к Вите, отношение к Кате* и что-то вроде мазохизма, который я принимала за жертвенность. Мне дали перевод, и я приступила к делу. Георгий Андреевич Анджапаридзе**, услышав об этом, резонно и не без сочувствия сказал мне: "Ну вот, нашлась the дура!".
Непреодолимые трудности начались немедленно. Сводились они к следующему:
хотя меня снабдили ключами и справочниками, я практически не понимала текста;
как говорилось выше, я от него буквально заболела (холециститом).
C.Х. не уступал ни рецензентам, ни моим жалчайшим замечаниям вроде того, что "primrose" - это скорее "палевый", "бледно-желтый", а не "ярко-желтый". Ссылался он на то, что Джойс имел в виду, причем он это знал, а я - нет.
Дожили мы до перехода зимы в весну. Катя подустала, и мы с ней поехали к отцу Александру. Бегая с нами по деревне, обходя старушек (мы ждали), приветливо беседуя с собаками ("Как живешь, Баскервиль?"), отец походя создал классический термин "букет". Так он назвал сочетание свойств, особенно нелюбезных христианству, что-то вроде самолюбия, компенсации и т.п. Мало того, он вывел правило: если "букет" в каком-то деле присутствует, не выйдет ничего. Более бытовых указаний он не дал, и я решила, что надо бросать, а Катя - что надо продолжать.
После этого дожили мы до июля*. Все шло по-прежнему: я пыталась что-то понять и, сверяясь с ключами и отзывами, поправить (совершено зря), С. Х. стоял насмерть, Катя меня подбадривала, на что-то надеясь. [...] редактор "Худлита", с которой я делала испанские книги, позвонила моей маме, решив, я что у нее, если дома меня нет.
Мама, леди железная, к ней относилась очень хорошо за четкость и элегантность; и, не разобравшись, кто англист, кто испанист, строго спросила: "Что вы там делаете с Натали? Она же кончается от вашего Джойса". С. А. (это редактор) удивилась; мама ей все рассказала, заметно подчеркнув мою глупость и сложность ситуации. Тут С. А. удивилась не очень и, кончив разговор, кинулась к заведующей, перед которой выступила уже в роли моей мамы. Заведующая удивилась куда больше: ей и в голову не приходило, что ничего не получается. [...] я узнала, что злосчастный "Улисс" выброшен из худлитовского плана.
Как я давно мечтала, С.Х. отнес его в "Иностранную литературу", там тихо-мирно напечатали, а издательства, обретавшие неожиданную свободу, вкоре выпустили и книгу. С тех пор, насколько я понимаю, она выходила много раз и без всякой правки."
* Екатерина Юрьевна Гениева. Ред.
** Тогда - директор "Худлита". Ред.
* Мой любимый друг Владимир Андреевич Успенский сказал, что если я не оставлю эту работу, он не будет со мной разговаривать, и мы попрощались "до рая".
Посмотрела свой экз. "Улисса" - 1993 год, Перевод Хинкиса и Хоружего, да.
