![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
perlovka_blogЛистала «Народ лагерей» Иштвана Эркеня. Книга воспоминаний о венгерских военнопленных в советском плену. Где-то в самом начале замечаю: «Голод почти не описан в литературе». И дальше немного: «... о голоде написано гораздо меньше, чем следовало бы». Пожалуй, прав – меньше.
Кросс-пост в![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png)
chto_chitat
Кросс-пост в
chto_chitatЯ подумала о том, что сама читала о голоде. Не очень много, но все они, эти повествования – из тех, что произвели на меня самое сильное впечатление. Они – о диких метаморфозах, кажется, совершенно невозможных, непостижимых ...
«Голод – это муки Тантала. Непреходящие, неутолимые. Голод – это душевное состояние, вызыванное физической неудовлетворенностью [...].
Голод, о котором идет речь, - это, по сути, неукротимый, панический, инстинктивный страх голодной смерти.
[...] Плен – это диктатура голода, как правило, без исключений, а если таковые и имеются, я с ними ни разу не сталкивался и слыхом не слыхал. Бывают, конечно, случаи, когда признаки стираются. Лагерная жизнь дает широкий простор для индивидуальных проявлений. Некоторым удается сделать блестящую карьеру: повара, пекари, кладовщики, так называемеые «политработники» или портные и сапожники. Эти [...] годами живут, не испытывая мук голода. Они даже не говорят о нем, и может сложиться впечатление, будто про голод и думать забыли. Но какой-нибудь пустяк выдает их. Иной раз достаточно одного жеста или манеры поведения за едой. Если и сыщетася среди пленных человек, кого голодный страх уже не держит за глотку, все равно голод тенью крадется за ним по пятам».
И. Эркень «Народ лагерей»
«Я горько голодал и не знал, как мне избавиться от своего бесстыдного аппетита. Я ворочался туда и сюда на скамейке и прижался грудью к коленям. Когда стало темно, я поплелся к ратуше – Бог знает, как я добрался туда и сел на краю баллюстрады. Я оторвал один карман от своей куртки и принялся жевать его, без всякого, впрочем, намерения, с сумрачным лицом, устремив глаза прямо перед собой, но ничего не видя. Я слышал, как толпа детей играла вокруг меня, и инстинктивно чувствовал появление того или иного прохожего; и больше я не замечал ничего».
К. Гамсун «Голод»
«Начал он есть. Сперва жижицу одну прямо пил, пил. Как горячее пошло, разлилось по его телу – аж нутро его все трепыхается навстречу баланде. Хорошо! Вот он, миг короткий, для которого и живет зэк.
Сейчас ни на что Шухов не в обиде: ни что срок долгий, ни что день долгий, ни что воскресенья опять не будет. Сейчас он думает: переживем! Переживем всё, даст Бог кончится!
С той и с другой миски жижицу горячую отпив, он вторую миску в первую слил, сбросил и еще ложкой выскреб. Так оно спокойней как-то, о второй миске не думать, не стеречь ее ни глазами, ни рукой. [...]
И стал Шухов есть капусту с остатком жижи. Картошинка ему попалась на две миски одна [...] Средняя такая картошинка, мороженая, конечно, с твердинкой и подслажённая. А рыбки почти нет, изредка хребтик оголенный мелькнет. Но и каждый рыбий хребтик и плавничок надо прожевать – из них сок высосешь, сок полезный».
А. Солженицын. «Один день Ивана Денисовича».
«[…] мы голодали давно. Все человеческие чувства – любовь, дружба, зависть, человеколюбие, милосердие, жажда славы, честность – ушли от нас с тем мясом, которого мы лишились за время своего продолжительного голодания. В том незначительном мышечном слое, что еще оставался на наших костях, что еще давал нам возможность есть, двигаться, и дышать, и даже пилить бревна, и даже возить тачки по нескончаемому деревянному трапу в золотом забое, по узкой деревянной дороге на промывочный прибор, в этом мышечном слое размещалась только злоба – самое долговечное человеческое чувство».
Варлам Шаламов «Сухим пайком»
«Голод – это муки Тантала. Непреходящие, неутолимые. Голод – это душевное состояние, вызыванное физической неудовлетворенностью [...].
Голод, о котором идет речь, - это, по сути, неукротимый, панический, инстинктивный страх голодной смерти.
[...] Плен – это диктатура голода, как правило, без исключений, а если таковые и имеются, я с ними ни разу не сталкивался и слыхом не слыхал. Бывают, конечно, случаи, когда признаки стираются. Лагерная жизнь дает широкий простор для индивидуальных проявлений. Некоторым удается сделать блестящую карьеру: повара, пекари, кладовщики, так называемеые «политработники» или портные и сапожники. Эти [...] годами живут, не испытывая мук голода. Они даже не говорят о нем, и может сложиться впечатление, будто про голод и думать забыли. Но какой-нибудь пустяк выдает их. Иной раз достаточно одного жеста или манеры поведения за едой. Если и сыщетася среди пленных человек, кого голодный страх уже не держит за глотку, все равно голод тенью крадется за ним по пятам».
И. Эркень «Народ лагерей»
«Я горько голодал и не знал, как мне избавиться от своего бесстыдного аппетита. Я ворочался туда и сюда на скамейке и прижался грудью к коленям. Когда стало темно, я поплелся к ратуше – Бог знает, как я добрался туда и сел на краю баллюстрады. Я оторвал один карман от своей куртки и принялся жевать его, без всякого, впрочем, намерения, с сумрачным лицом, устремив глаза прямо перед собой, но ничего не видя. Я слышал, как толпа детей играла вокруг меня, и инстинктивно чувствовал появление того или иного прохожего; и больше я не замечал ничего».
К. Гамсун «Голод»
«Начал он есть. Сперва жижицу одну прямо пил, пил. Как горячее пошло, разлилось по его телу – аж нутро его все трепыхается навстречу баланде. Хорошо! Вот он, миг короткий, для которого и живет зэк.
Сейчас ни на что Шухов не в обиде: ни что срок долгий, ни что день долгий, ни что воскресенья опять не будет. Сейчас он думает: переживем! Переживем всё, даст Бог кончится!
С той и с другой миски жижицу горячую отпив, он вторую миску в первую слил, сбросил и еще ложкой выскреб. Так оно спокойней как-то, о второй миске не думать, не стеречь ее ни глазами, ни рукой. [...]
И стал Шухов есть капусту с остатком жижи. Картошинка ему попалась на две миски одна [...] Средняя такая картошинка, мороженая, конечно, с твердинкой и подслажённая. А рыбки почти нет, изредка хребтик оголенный мелькнет. Но и каждый рыбий хребтик и плавничок надо прожевать – из них сок высосешь, сок полезный».
А. Солженицын. «Один день Ивана Денисовича».
«[…] мы голодали давно. Все человеческие чувства – любовь, дружба, зависть, человеколюбие, милосердие, жажда славы, честность – ушли от нас с тем мясом, которого мы лишились за время своего продолжительного голодания. В том незначительном мышечном слое, что еще оставался на наших костях, что еще давал нам возможность есть, двигаться, и дышать, и даже пилить бревна, и даже возить тачки по нескончаемому деревянному трапу в золотом забое, по узкой деревянной дороге на промывочный прибор, в этом мышечном слое размещалась только злоба – самое долговечное человеческое чувство».
Варлам Шаламов «Сухим пайком»
