Н. Воронель о М. Синявской

[perlovka_blog]

Стала листать "Без прикрас" и помечать фрагменты о Марье Синявской, но потом поняла, что текста будет страниц 30, а то и больше. Вот две цитаты - маленькая и большая.

"Моя дружба с Даниэлями и Синявскими - не просто с Юликом и Андреем, но и с их женами, Ларкой и Майкой, как мы их привыкли называть в молодости - охватывает несколько десятилетий. Наши отношения за эти годы прошли множество стадий - от равнодушия к дружбе, от дружбы к вражде, и обратно, - так что и мое видение событий попутно менялось".


".... все же на публикацию рукописи Хмельницкого [в журнале "22" - perlovka] мы решились не только из-за морально-эстетических побуждений, но и потому, что поведение Синявского после его отъезда в Европу стало нам к тому времени казаться сомнительным. У нас накопилась некая цепочка не укладывающихся ни в какую благожелательную концепцию фактов. Особенно терзала нас его доведенная до бессмыслицы, непостижимая вражда к "Континенту" В. Максимова, в которую он во что бы то ни стало хотел вовлечь и нас, и наш журнал. Можно было подумать, что уничтожение "Континента" стало главной жизненной задачей парижского периода жизни Андрея. Последней каплей, убедившей нас, что имеет смысл обнародовать свидетельство Хмельницкого, был неприемлемый для нормально-либерального разума отказ Андрея выступить в защиту А. Д. Сахарова, похищенного тогда советской властью и упрятанного невесть куда. [...]

Улыбка Синявского угасла:
"При чем тут академик Сахаров? Я думал, мы будем говорить о литературе, а не о политике".
"Но ведь... академик Андрей Сахаров... его жизнь в опасности.. и мы все должны..." - пролепетал обескураженный В. Б.
К этому времени из зала выскочила встревоженная Марья - не в ее привычках было надолго выпускать Синявского из-под надзора. Она с ходу обрезала зарвавшегося журналиста:
"Писатель Синявский никому ничего не должен. Он литератор и никаких политических заявлений делать не собирается!" [...]

"Ничего вы не снимите! Я не позволю!"
"Свет!" - крикнул оператор ..... [...] - он все еще не понял, с кем имеет дело.
Марья подпрыгнула и ловко стукнула сумочкой по лампе прожектора.
"Убери камеру, сука, а не то я вам тут все лампы разобью!" - завопила она и снова замахнулась сумочкой. " [...]

Публикация показаний Хмельницкого в нашем журнале положила конец нашей многолетней дружбе с Синявскими. И мы почти перестали ездить в Париж - без постоянного, порой невыносимого, присутствия Марьи .... прекрасный город как-то опустел и потерял для нас половину своего магического очарования. ...
И мы чувствовали себя осиротевшими.
О чем мы грустили - о навеки потерянной неволе любви и ненависти? Или нас просто терзала ностальгия по собственной прошедшей молодости?"